Глава 5. Дубна
Ну, а теперь настала пора снова разобраться в хронологии. По моим размышлениям, получается так, что в Таллинн мы с Надей ездили летом 1983 года, потому что я помню, как я тащила чемодан и три кожаные подушки от метро «Каширская» до нашего дома. Я не села ни на один из автобусов или троллейбусов, потому что не знала, какие из них останавливаются у кинотеатра «Мечта», а какие свистят аж до платформы «Москворечье». Стало быть, в Дубну мы поехали в первый раз летом 1984 года, и эта поездка стала знаковой в нашей жизни.
Как я уже говорила, Надюха мне всю плешь проела своей Дубной и её прелестями. В её голове глубоко засела мысль о том, что это просто-таки курортное местечко и что именно там нас ждёт шикарный отдых. Однако осуществить этот замысел было совсем нелегко, ведь нам попросту негде было там остановиться. Но, как говорится, «чего хочет женщина…» А тут захотели сразу две женщины, наверное, поэтому всё и сбылось. Один из дубнинских Надиных почитателей Борис Александрович Муравьёв, обладавший волшебной палочкой, добыл для нас места в вожделенной гостинице «Дубна» аж на целых двадцать дней.
И мы поехали в Дубну. Был июль 1984 года. Мы уселись в «поездину» - так Надя называла небольшой поезд, курсировавший между Москвой и Дубной четыре или три раза в день, причём без остановок. Можно было доехать и на электричке, но Надюшка сочла бы это жалкой пошлостью. Мы встретились у Савёловского вокзала, до которого в те времена добраться было непросто: станции метро «Савёловская» ещё не существовало. Затем мы торжественно отправились покупать билеты. Потом Надюшка отошла в сторонку покурить. Потом мы по очереди сбегали в туалет. А потом, наконец, подошла наша «поездина». Мы вошли в вагон. Естественно, Надюшка скакала впереди всех на лихом коне. По пути она смела парочку зазевавшихся пассажиров, проехав по их спинам своим «хедером» - здоровенной наплечной сумкой, чтобы занять места, которые она считала достойными таких высоких особ, как мы с нею. И мы, совершенно счастливые, плюхнулись на мягкие сиденья у окна, напротив друг друга.
Ох, если бы было возможно воскресить то состояние духа, в котором я тогда пребывала! Я ехала с любимой подругой в полюбившийся ей город! В этом городе меня ждали необыкновенные чудеса! Мы увидим там каких-то замечательных людей! Мы будем купаться в Волге и гулять по её прекрасной набережной! В конце концов, мы каждый день будем обедать в ресторане, и недорого! А сейчас мы едем в самой прекрасной поездине на свете, и моя Надюшка рассказывает мне – лично мне! – о всяких интересных местах, мелькающих за окном.
На сегодняшний день в моей памяти, пожалуй, остался всего лишь один из этих Надиных рассказов. Во время войны, когда немцы совсем близко подошли к Москве, один из наших местных жителей догадался открыть шлюз вблизи от расположения немецких танков. Вода разлилась по низменности не очень высоко, но в ту же ночь грянул мороз, и фашистские танки оказались прочно вмёрзшими в лёд и поэтому не смогли стронуться с места. Я не знаю, наградили ли хоть чем-то этого человека, но будь моя воля, я бы специально для него учредила бы орден «За солдатскую смекалку».
Все два с половиной часа путешествия до Дубны я провела в состоянии счастливого ожидания. Наконец, впереди появилось высокое современное здание, во множестве его окон отражалось июльское солнце.
- Смотри, Танька, смотри! Это «Дом молодого учёного», о котором я тебе говорила. Собственно, это общежитие для молодых сотрудников ОИЯИ. Мои знакомые ребята живут там.
Поезд немного замедлил ход. За окном замельтешили торцы обыкновенных хрущоб-пятиэтажек, на одной из них был изображён плакат, прославляющий мирный атом. Мы тогда ещё не знали, что в одном из этих домов живут люди, которые станут нашими замечательными друзьями.
Наконец поезд подкатил к платформе. Мы не спеша сняли свои чемоданы с верхних полок и потянулись к выходу. По сути дела, никакого вокзала в Дубне не было. Была всего лишь платформа, с которой мы спустились по лесенке, а потом пошли вдоль по улице, застроенной двухэтажными домами, очень похожими на тот, в котором папа жил на Восьмой Кожуховской. Это были крепкие каменные дома с толстыми стенами, высокими потолками и широкими оконными рамами. Все дома были оштукатурены и выкрашены в светло-жёлтый цвет, как и папин дом. От этого улица выглядела очень светлой и приветливой. Я приметила пару домов, отличавшихся от остальных полукруглыми крылечками со ступенями. Вдоль улицы росли деревья, их зелёные ветви отбрасывали кружевную тень на тротуар. Улица была не слишком длинной, но мне тяжело было тащить свой чемодан (тогда чемоданов на колёсиках не было), и мы несколько раз останавливались, чтобы передохнуть. Самое большое минут через десять Надя сказала:
- Вот и гостиница. Осталось ещё чуть-чуть.
Гостиница «Дубна» фасадом выходила к Волге, а мы подошли к ней сзади, обогнули её с торца, пройдя мимо красивых голубых елей, и подошли к каменным ступеням, которые привели нас прямо к стеклянным дверям. Мы вошли в эти двери и оказались в прохладном и очень приятном на вид холле. И тут разыгралась сцена, которую мне потом приходилось наблюдать ещё много раз. Войдя в холл, Надя строевым шагом направилась прямо к стойке. По дороге она поставила свой чемодан рядом с креслами, стоявшими неподалёку, и с таким важным видом, будто за её спиной была группа по крайней мере в сорок человек, подошла к портье. Я скромно присела в кресло и смотрела на статную Надину фигуру сзади, я слышала её уверенный голос, в котором мелькали командные нотки. Какое счастье было сидеть вот так, ни о чём не заботясь, и знать наверное, что Надя всё уладит и всё устроит. Я даже не очень вслушивалась в её слова, а просто слушала, как журчит и льётся её голос. Потом она подошла ко мне с маленькими бланками-анкетами и сказала:
- Давай паспорт.
Я достала паспорт, и мы стали заполнять наши мини-анкеты. Там была графа «Цель приезда». Я не знала, что написать, и спросила:
- Надюха, а что тут написать-то?
- Пиши «творческая командировка».
И мы нахально написали в этой графе: «творческая командировка».
Потом мы подошли к стойке вдвоём, и там я увидела молодую, очень интересную женщину-администратора. Она была невысокой, но очень стройной, с тёмными подвитыми волосами и большими зелёными глазами. Надя называла её Катей, и, казалось, была с ней давно знакома. Катя оформила наши бумажки и дала нам ключи от номера 416, какого-то особенного, который Надя успела полюбить в прошлые свои приезды в Дубну. Мы поблагодарили Катю и поднялись на четвёртый этаж, где в самом конце коридора и находился наш номер. Оказывается, он полюбился Надюшке потому, что был угловым, и его большие окна выходили одновременно на набережную Волги и на боковую улицу. Комната была достаточно просторной, в ней стояли две кровати с тумбочками, журнальный столик, два кресла, гардероб, на одной стене висела картинка, на другой полка с радиоприёмником, вот и всё. Надюшка тут же вытащила из своего «хедера» большую фотографию Элвиса и моментально приладила её на полку. Только после этого она принялась распаковывать свои вещи.
Естественно, мы тут же накипятили воды и заварили себе чаю, который с удовольствием и откушали со своими припасами. Я не помню, гуляли ли мы по городу в первый день, но мне кажется, что к нам попозже зашла Катя, чтобы посмотреть, как мы устроились. Мы мило побеседовали, ещё раз поблагодарили Катю за внимание, и она поспешила на своё рабочее место. Тут Надя мне и рассказала, что Катя – жена того самого Бориса Александровича Муравьёва, нашего благодетеля, устроившего нам места в гостинице. Мне было приятно слышать, что у нас с Надюшкой такой влиятельный покровитель, хотя я его ещё и в глаза не видела.
А увидела я его довольно скоро, вероятно, на третий-четвёртый день нашего пребывания в Дубне. Мы уже успели вволю побегать по этому чудному городу, насладиться его чистотой и уютом, зелёными спокойными улицами и двориками, посетить кое-какие магазины. Лично я порадовалась урнам для мусора, сделанными в виде пингвинов с раскрытыми клювами, а ещё заманчивым названиям магазинов «Руслан», «Волга», «Сапфир». А больше всего – Волге и песчаному пляжу, который располагался прямо перед нашей гостиницей. Я бултыхалась в Волге до завтрака, после завтрака, до обеда, после обеда, перед ужином и так далее. Так вот, Бориса Александровича я увидела именно на пляже, когда бултыхалась в воде. Разумеется, моя дорогая Наденька, обожавшая, по её словам, природу, всё же всегда считала любую воду не из водопроводного крана слишком мокрой, предпочитала посиживать на берегу и покуривать сигаретку. И когда я в очередной раз вынырнула на поверхность, я увидела свою белотелую подругу в её зеленовато-синем купальнике, а рядом – невысокого, крепкого, очень загорелого бородатого мужчину, с которым она вела оживлённую беседу. Я не знала, стоит ли мне вмешиваться в их разговор, но меня разбирало любопытство, поэтому я поплавала ещё немного, а потом вылезла на берег и была представлена Борису Александровичу, после чего снова отправилась в заплыв.
Надо сказать, что внешность Бориса Александровича меня поразила. Представьте себе бородатого сатира, в чертах лица которого явно просвечивала татарская или башкирская кровь. На мой взгляд, черты его лица были немного грубоватыми, губы слишком толстыми, но большие карие глаза смотрели пристально и вдумчиво. Вообще, во всём его облике чувствовалась властность и сила.
Набултыхавшись всласть, я с большой неохотой вылезла из воды. Надюшка сообщила мне, что Муравьёвы приглашают нас на ужин то ли в тот же день, то ли на следующий. Как бы там ни было, свой визит мы Муравьёвым нанесли и были приняты со всем радушием. Жили Муравьёвы в то время в одном из домов, кажется, на улице Мира – тех самых, мимо которых проходили, идучи в гостиницу с вокзала. Их квартира состояла из двух комнат, одну занимали Катя с Борей, другую их дети. Дочке Соне тогда было лет шесть, сыну Серёже около одиннадцати-двенадцати. Они совершенно не походили друг на друга: Сонька – вылитый отец, только в смягчённом варианте, а Серёжа – высокий, беленький, светлоглазый, совсем не похожий на Бориса, но и от Кати в нём почти ничего не было. Мы с Надей долго дивились этой несхожести, пока нас, спустя несколько лет, не просветили на этот счёт. Оказывается, Сергей был сыном Кати от первого брака. Однако отношения в их семье были такими, что никому бы в голову не пришло предположить, что Серёжа – не сын Бориса. Конечно, Соньку Борис просто обожал, но тут уж ничего не поделаешь: девочка, да ещё младшенькая, да ещё так на него похожа. Видно было, что и Катю Борис тоже обожает. Потом-то мы поняли: выжидал он её, высиживал, и в какой-то момент она сдалась, хотя, возможно, и не была влюблена в него. И Борис делал всё возможное и невозможное, чтобы удержать её. Во всяком случае, так нам казалось. Самый заботливый муж, самый заботливый отец, настоящий глава семьи – в общем, классика жанра. Со стороны, Кате можно было только позавидовать. С нами же обеими Борис обращался чрезвычайно серьёзно, иногда иронизировал, даже посмеивался, но в его отношении к нам проскальзывала какая-то странная, непривычная мне почтительность, основания для которой мы никак не могли обнаружить. По возрасту он был старше нас на несколько лет, по положению – выше. Мы не знали, какую именно должность Борис Александрович занимал в ОИЯИ, но он представился нам кандидатом наук, и у него была секретарша. О причинах этой непонятной почтительности мы с Надей узнали через много лет, когда Бориса Александровича уже не стало, и об этом я расскажу позже.
Борис охотно высказывался по всяким политическим и экономическим вопросам, они с Катей живо делились с нами своими впечатлениями о разных книгах, фильмах, спектаклях, концертах. Борис был особым почитателем джаза и уверял, что в молодости он играл в оркестре Гараняна. Правда ли это, я до сих пор не знаю. Во всяком случае, к Наде после её выступления в Дубне он подошёл как очень подкованный слушатель. Он же был главным организатором её лекций в этом городе.
Впоследствии мы не раз бывали в гостях у Муравьёвых, но всегда по их приглашению, что вносило некоторую нотку официальности. Совсем по-другому складывались наши отношения с Юрием Петровичем и Ириной Александровной Харитоновыми.
***
Через несколько дней после нашего приезда в Дубну Надюшка заявила:
- Надо позвонить Харитоновым.
- Это кто такие?
- Ну, после одной лекции здесь ко мне подошёл такой мужчина, зовут его Юрием Петровичем. Мы поговорили, и он сказал: будете в Дубне, вот наш телефон, приходите в гости. Надо позвонить.
- А это удобно?
- Позвоним – узнаем.
И Надюха позвонила. Она договорилась с Юрием Петровичем, что он зайдёт к нам в гостиницу. Мне было всё равно, кто бы ни пришёл. Я и так чувствовала себя наглой гастролёршей, беззастенчиво примазавшейся к чужой труппе, которую люди, по незнанию, считают законным членом этой труппы, а она всё время боится, что её обман вот-вот откроется.
Когда Юрий Петрович пришёл, я всё же потихоньку постаралась рассмотреть его получше. Он-то, казалось, совсем не обратил на меня никакого внимания и весь целиком был поглощён общением с Надей. Для меня такое было не в новинку, я знала, что Надя своей статной фигурой и своей мощной аурой могла увлечь любого человека до полной «потери сознательности». Юрий Петрович Харитонов оказался невысоким худощавым мужчиной, немного застенчивым, с добрым, интеллигентным лицом, в котором были заметны всё те же татарско-волжские черты. При всей своей субтильности он обладал очень густым и низким голосом. Я не могла составить определённого мнения о нём, потому что Юрий Петрович ни разу не взглянул мне в глаза. Возможно, в тот свой визит он меня вообще так и не увидел, хотя будто бы он со мной и поздоровался, и попрощался.
Когда Юрий Петрович ушёл, я сказала:
- Надюха, кажись, он к тебе неровно дышит.
На что Наденька мне резонно ответила:
- Все небольшие мужчины любят крупных женщин. Это вечная история.
Я вспомнила собственного папу и нашу соседку тётю Лиду и полностью с ней согласилась.
Короче говоря, вскорости мы с Надей отправились в гости к Харитоновым. Что я могу рассказать об этом эпохальном событии? Только одно: простыми словами о нём не расскажешь! Тут нужен Гомер с его талантом описывать пиры олимпийских богов. Мой слабый язык и хилое перо просто не в состоянии описать всё великолепие и сердечность приёма, оказанного нам нашими новыми друзьями.
Как я уже упомянула, их дом, обыкновенная «хрущоба», находилась рядом с железнодорожными путями, и мы его видели при въезде в Дубну, от нашей гостиницы – пятнадцать минут ходу. Кажется, мы немного запутались, не зная, в какой подъезд войти, но увидели Харитоновых, стоявших на балконе и махавших нам руками. Возможно, так случилось в другой раз, но мне кажется, они ждали нас на балконе именно во время нашего первого визита.
Мы поднялись по лестнице и очутились в очень небольшой двухкомнатной квартирке. Вернее, первой там очутилась Надя, я вошла следом. Войдя в прихожую, она нагнулась, чтобы снять туфли, и своим крутым тухесом вышибла меня из крохотной прихожей обратно на лестничную площадку. С тех пор я всегда пережидала момент, пока Наденька переобуется, и входила только после того, как она покидала прихожую.
Наконец мы вошли обе, и нас пригласили в комнату. И тут мы увидели… Говорю же: то, что мы увидели, мог воспеть только Гомер. Нас провели по ковровой дорожке, посадили в мягкие кресла, нас начали угощать и потчевать, нам предложили закурить. Из-за обилия блюд, от которых ломился стол, я даже не сразу сумела рассмотреть Иру, приготовившую все эти замечательные яства.
Ирочка, как и Юрий Петрович, была невысокой и худенькой, очень подвижной, с милым весёлым лицом. Как мне показалось, сначала она немного нервничала. Как же-с! Ведь к ним в гости пришла сама Надежда Семёновна Севницкая! С подругою-с! Господи Боже, я опять ощутила себя наглой самозванкой, которую сейчас разоблачат и выставят вон. Ан-нет, вот Надюшка удобно расположилась в кресле со своей «беломориной» в зубах, вот она вытащила из своего «хедера» вязанье (два телеграфных столба в качестве спиц и морской канат, заменяющий нитки), вот мы хлебнули водочки, закусили салатиком… И беседа полилась, потекла, побежала, не прерываясь ни на секунду, потому что было столько вопросов, которые Юрий Петрович и Ира хотели задать и на которые Надя была готова ответить, и столько интересных тем (в основном, музыкальных), которые им хотелось обсудить, что никакого времени на это не хватило бы. Я-то больше помалкивала, потому что была не в теме, но слушала с интересом, а Ира успевала хлопотать по хозяйству и поддерживать разговор. Они оба были такими простыми, свободными, остроумными, дружелюбными… С каждой минутой они мне нравились всё больше и больше. Мы провели у Харитоновых целый день и ушли, совершенно очарованные этими замечательными людьми.
Я думала, что страдаю комплексом самозванки в одиночестве, но, придя в в гостиницу, Надя повалилась на диван и озвучила мою мысль:
- Танька, ты знаешь, кто мы с тобой? Мы наглые гастролёрши!
- Ладно, - ответила я, - ты-то хоть тут работала, выступала. А я кто? «Приткнувший к ним Шипилов»?
Если я правильно помню, в этот день Юрий Петрович и Ира много говорили о рок-опере «Иисус Христос суперзвезда». Я впервые слышала о ней, а у Харитоновых была пластинка или две с записью этой оперы, и там была сцена бичевания Христа, когда музыка звучала, как удары бича. На меня эта сцена произвела большое впечатление, более сильное, чем сцена в фильме, который я увидела много позже. И конечно же, они говорили об Элвисе, Хэнке Вильямсе, Джоне Кэше и других американских поп-певцах.
Забегая вперёд, опишу реакцию Вадима на наш рассказ о первом нашем посещении четы Харитоновых. Когда мы живописали ему всё великолепие оказанного нам приёма и начали перечислять все блюда, приготовленные Ирой для нас одних, Вадим недоверчиво посмотрел на нас сквозь очки и мрачно произнёс:
- Вы всё врёте. Я вам не верю.
Он думал, что мы сговорились разыграть его, а мы говорили чистую правду.
***
В Дубне у нас с Надей сложился своеобразный ритуал. Дело в том, что Надины юные поклонники прознали об её приезде в Дубну и прорвались к нам в номер, чтобы приветствовать свою кумиршу. А потом, по вечерам, когда мы с Надей выходили на набережную прогуляться, они составляли нашу свиту из пяти-семи человек. Вообще это была «картина маслом»: вдоль Волги прогуливались две дамочки довольно яркой внешности, а за ними тянулся шлейф из мальчишек 13-16 лет. При этом Надя надевала белую шаль, а я – чёрную, поэтому мы называли себя «шальными девушками». Ребята постоянно задавали Наде разнообразные вопросы о своих любимых американских певцах и музыкантах и самым почтительным образом слушали Надины ответы, внимая ей, как древние греки дельфийскому оракулу. Они и меня, видимо, считали крупным знатоком американской поп-музыки, я же всё больше помалкивала, стараясь скрыть своё полное невежество в этой области. Ну, ребят-то мне было обманывать не трудно, потому как они питали ко мне пиетет просто потому, что я – Надина подруга. Им и в голову не могло придти, что в этой самой музыке я разбираюсь намного хуже их самих.
Наконец грянул гром. У Нади умерла её любимая тётя Зоя, и Надя уехала на три дня в Москву, чтобы её похоронить. И в один из этих дней окаянные мальчишки ввалились ко мне в номер всё с теми же вопросами, на которые я не знала ответов, и разговорами, которые без Нади я не была в состоянии поддержать. Я пыжилась и ёжилась, принимала умный вид, кивала и хмыкала, а сама всё старалась перевести разговор на литературу и изобразительное искусство – почву, куда более мне знакомую, чем американская поп-музыка, да и музыка вообще. Всё же три долгущих дня закончились, вернулась моя Надя, а с ней всё вернулось на круги своя.